"Красиво, когда у кошки черная спина и белоснежная грудь".
Сэй-Сёнагон, Х в.

Пьяная кошка в темноте не видит, как девочка Аня снимает с шеи и осторожно опускает на рельс эмалевый медальон: детство закончилось. Последний трамвай, отгремев, превращается в тыкву, потому что за полночь. Девочка Аня наощупь возвращается в XIX век взрослеть, но кошке уже все равно — она крадется на чердак старой пятиэтажки сыграть перед сном в кошки-мышки с воробьем Диогеном, и у него нет никаких, решительно никаких шансов, разве что на миг прекратятся законы небесной механики.

Происходит ли это от неверности пьяных шагов по ступенькам вверх, а только ночные мыши, пугаясь и резвясь крылами, вспархивают под медленно провисающую крышу, в коей дыр не меньше, чем стремительных метеоритов-звезд, сыплющихся с оступившегося невзначай неба, — да вот, именно мыши, чьи спиралевидные траектории зримо сопряжены с эманациями небесных вихрей, ветров, завертевших планетные орбиты, предусмотрительно нанизав их на оси утомленных подобным кружением солнц.

Тогда пьяная кошка подымается от земли и, не чувствуя более сопротивления развалившегося в куски потолка, оставляя далеко внизу ветхие и теперь уже наверняка ненужные рельсы перил, взмывает вместе с мышами в черную синь атмосферного паруса, и кошке — впервые в темноте — кажется, будто в этом парусе, сквозь звездные прорехи смеются и простирают к ней приветливые длани так долго ожидаемые в прошлой, еще земной жизни человеческие боги.

— Ты христианка?

— Я не крещенная.

— Ты счастлива?

— Я себя ненавижу.

Пьяные кошки падают на все четыре лапы, если захотят. Они пьют и курят, а когда никто не видит — плачут.